– Например, невидимый мост, – сообразила Спичка.

Хромому совсем не нравилось, что часы потеряют магическую силу. Он бы хотел сохранить их в рабочем состоянии и использовать в случае непредвиденных обстоятельств. Не осознавая этого, мальчик считал волшебный предмет своим, и видеть, что кто-то другой распоряжается им, было неприятно. Но как убедить остальных отказаться от такой соблазнительной идеи?

– Да, но представьте, сколько времени нужно, чтобы обследовать каждый уголок Парижа! Пусть даже с подзорной трубой из эфира.

Жорж Убри улыбнулся. У него уже был готов ответ.

– Совсем немного, если найти место, откуда видна вся столица. И я такое место знаю.

– Да, конечно. Это мои внуки. Да, так много. Да, и этот верзила тоже. Итак, сколько с меня?

Жорж Убри купил входные билеты на Выставку и для подъема наверх. Потом радостно кивнул детям, с явным удовольствием играя роль доброго дедушки. Они стояли у подножия гигантской башни мсье Эйфеля и, задрав головы, зачарованно созерцали эту бесконечную металлическую конструкцию.

– Идемте. Предупреждаю: лифты здесь, конечно, есть, но к ним стоит огромная очередь. Так что мы будем подниматься по лестнице. Это займет чуть больше времени, но зато не придется стоять сложа руки. Терпеть не могу ждать.

– Сколько ступенек? – лениво поинтересовался Сопля.

– Ох… кажется, я читал, что 1710… или 1665[13]. Не помню. Но, может, и меньше.

Сироты посмотрели на старика разинув рты. Но тот не терял бодрости. Он направился к башне, не дожидаясь, пока его названные внуки придут в себя от изумления.

– Поторопитесь, – крикнул он через плечо. – Иначе возвращаться придется уже ночью.

Гигантская металлическая конструкция высотой в триста метров была покрашена в теплый цвет, нечто среднее между красным и коричневым. Ее построили совсем недавно, в этом году, специально для Всемирной выставки. Одни называли ее «Вавилонской башней», другие – «уродливой заводской трубой», а некоторые видели в ней «символ веры в научно-технический прогресс». Но и те, кто восхищался, и те, кто критиковал башню, умолкали в восхищении перед ее безумной архитектурой.

– Запомните, здесь – без воровства. Нам не нужны лишние проблемы. Предстоит сделать слишком многое.

Обрубку совсем не понравилось, что старик так раскомандовался. Однако был неподходящий момент, чтобы качать права. И всё-таки главарь счел нужным повторить приказание изобретателя, чтобы оно исходило как бы и от него тоже.

– Нам надо держаться как можно незаметнее, – поучительно произнес он. – Мильтон и Лишай могут ошиваться где-нибудь поблизости. Так что будьте внимательны.

Детей поразила огромность башни. На всех трех этажах находились многочисленные бутики и рестораны. На втором была оборудована удобная площадка для наблюдения, оснащенная разнообразными оптическими приборами. Сироты, попавшие сюда впервые в жизни, во все глаза смотрели как на людей, так и на вывески заведений. Башня походила на город в миниатюре. Тут была и почтовая контора, и редакция ежедневной газеты, и маленькая типография, и частные апартаменты, отделанные как президентский люкс, и даже кабаре. На каждом шагу попадались кафе на любой вкус: и английские бары, где можно быстро перекусить, и венские кондитерские с аппетитной выпечкой, и эльзасские пивные. Здесь была даже маленькая пушка, которая в шесть вечера отбивала «час Башни».

Хромой и Сопля носились повсюду. Жоржу Убри приходилось то и дело смирять их пыл. Мальчишкам хотелось всё увидеть, всё изучить. Они разглядывали каждого прохожего. Сама конструкция была твердой и холодной, как и положено металлу, однако внутри, казалось, воздух дрожал от волшебства.

Наконец старый изобретатель и его шустрые внуки поднялись на самый верх башни, на третий этаж. Они находились теперь на высоте 263 метра – если верить буклету, который Хромой, не удержавшись, «позаимствовал» на одном из прилавков. Париж был виден отсюда как на ладони. Ничто не загораживало обзор. Внизу простирались сады и дворцы, купола и крыши, улицы и площади. Наверху было прохладно, и Плакса, одетая легче всех, начала дрожать. Спичка, обняв за плечи, закрыла девочку от ветра. Сироты любовались городом.

– Смотрите, вон Трокадеро[14]!

– А нашего моста не видно?

– Нет. А вон освещенные фонтаны в парке.

– Никогда в жизни не видела такой красоты! – воскликнула Плакса. – Это волшебно!

Мальчишки стояли разинув рты, опьяневшие от восторга. Наконец после нескольких долгих – и так быстро пролетевших! – минут Жорж Убри вытащил из кармана подзорную трубу. Он настроил прибор, наводя его то на ближние, то на дальние объекты, и принялся изучать город, осматривая здания от фундамента до флюгера. Несколько раз он замедлял движение и вот окончательно остановился.

– Здесь, – произнес старик и протянул трубу Хромому, которому тоже не терпелось посмотреть.

Мальчик заглянул в окуляр и тут же увидел. Потом отодвинул прибор от глаз – и всё пропало. Хромой снова приник к трубе. Значит, правда нашли. От собора Парижской Богоматери в небо поднималось словно несколько светящихся нитей. Слабое голубоватое свечение, невидимое невооруженным глазом, преломлялось сквозь призму эфира, делаясь заметным. Быстро проверив, мальчик убедился, что подобным образом светилось единственное место во всем Париже.

Сироты ночевали на «Ласточке», и их тела затекли от лежания на голом полу. У себя в берлоге они привыкли спать на соломе и старых одеялах, собранных по помойкам, и этого маленького комфорта им теперь недоставало. Поэтому ранним утром, когда солнце еще не грело, хотя и светило вовсю, дети уже стояли перед самым известным парижским собором.

– Мне жарко, – пожаловалась Плакса, – зачем мы натянули столько одежды?

– Ты не помнишь, как замерзла вчера вечером? – ответил Жорж Убри. – Если моя подзорная труба нас не обманывает, то нам придется подниматься очень высоко. А на высоте всегда холодно.

– Но…

– Чем выше, тем холоднее. Как в горах. Неоспоримый научный факт.

Именно по инициативе старого ученого Плакса была замотана в теплый шарф, обута в зимние ботинки и одета в пальто. И это в мае месяце! Правда, остальные сироты, послушавшись совета изобретателя, тоже укутались как могли, натянув на себя всю имевшуюся у них одежду. Нелепость подобной экипировки бросалась в глаза, и, подойдя к собору, дети заметили, что редкие утренние прохожие косятся на них с усмешкой.